Глава 3. Предел

Танька сама не поняла, почему так получилось. Оказалось, она совсем не могла ей врать. И ей вдруг захотелось открыться перед своей Госпожой... Но с ходом рассказа она поняла, что придуманное ею — и есть правда, именно так дело и обстояло в реальности. Вся жизнь померкла перед глазами, мир перевернулся с ног на голову... Или он стоял на голове, и вдруг стал правильно. А то, что она для себя раньше сочинила, оказалось только ложью и выдумкой. Как теперь жить? Ведь сейчас только еë нынешняя Госпожа может ей помочь... Если только сможет... «Выходит, и все остальные обманываются так же, как и я. А они даже подумать не могут... Ох, спасибо моей Госпоже, что она пытается меня вынуть оттуда. И у неë же получалось. Правда, она сама ещë маленькая и неопытная. Она что-то пробует делать и больше меня боится. Я могу позволить ей всë! Всë, что она захочет, тем более, в нынешних условиях. Какое счастье, что я еë встретила! Милая, помоги! Пожалуйста».

Танька думала о своëм поведении. Да, она могла добиться всего, чего хотела. Она же добилась и унижений, и боли, и даже того, что еë заставили приоткрыть тайну... Но как достичь того, что необходимо еë Госпоже. «И надо ли это? Надо! Потому что, иначе нельзя. А что бы я сама на еë месте делала? Если бы была такая возможность... Странный вопрос. Подружилась бы? Но как? Разве можно со мной дружить? Дружить можно только с человеком. А я — рабыня... Не человек — подстилка, чтобы об меня ноги вытирать. И только секс... и все унижения и извращения на этой почве. Выходит, я этого хочу? А насколько я смогу еë допустить? Я принадлежу ей полностью, на все сто. И это надо принять! Но как я Ей могу помочь? Не знаю!!! А зачем она меня успокаивает? Виновата передо мной? Она не права!.. Но почему? Она же всегда права. Может, это нам и надо. Всë может быть». Рабыня успокоилась, лежала и ждала. Наконец она не выдержала и сказала:

—Госпожа, я буду хорошей Вашей рабыней...

—Любая рабыня должна мечтать о свободе. А тебе что, свобода не нужна?

—Нет! Я — Ваша навсегда. Мне очень плохо на свободе. Я буду хорошей рабыней у Вас, Госпожа. Я всë готова для Вас сделать!— Танька взглянула из-под опущенных ресниц на Госпожу и, поймав одобрительный взгляд, сразу же опустила глаза.

—Попробуй только не сделать — шкуру спущу,— сказала больше для порядка Госпожа.

—Спасибо Вам, Госпожа! Спасибо! И простите меня,— Танька сползла с кровати и опустилась на колени, прижалась щекой к ногам Госпожи. Через несколько секунд она положила кошелëк на кровать и принялась снимать юбку с майкой, а раздевшись, взяла ошейник и подала его своей Госпоже. Та сразу же надела его на рабыню, теперь она знала, что Таньке так будет лучше. Потому что так всë определено, и по-другому быть не может. Но, вспомнив про порку, Госпожа приказала:

—Повернись.

Танька повернулась. Попка уже была как новая. Ведь это же надо! Уже прошло!!? А так сильно было!

—А я тебя, выходит, совсем не наказывала, по сравнению с ней?— спросила Госпожа и сразу поняла, что зря. Не надо было этого делать! Рабыня мгновенно побледнела, но быстро собралась и почти спокойно ответила:

—Она била больно и жестоко, а вы нежно, ласково... Спасибо вам, Госпожа.

«Нежно и ласково бить? Как так можно? Это же бить... Это же больно»,— подумала Госпожа и, не удержавшись, продолжила расспросы:

—Ты ей тогда звонила?

Танька умоляюще посмотрела на Госпожу и отрицательно покачала головой.

—Мне показалось, что ты могла бы в тот же день уехать, если бы там не получилось.

Танька в знак согласия кивнула головой и снова заплакала.

—Всë, Танечка, больше не буду. Теперь хоть что-то ясно. Иди, отдыхай.

Танька, не задумываясь, пошла к креслу, села возле него, сжавшись и обхватив руками коленки. «Рабыня... Вот поэтому мне так с ней трудно,— подумала Госпожа.— Она уже всë знает... а я? Красиво сидит. И она начинает мне такой нравиться. Но пусть посидит. А я хоть что-нибудь для себя теперь могу сделать». Она достала журнал, стала неторопливо его листать, иногда читая статьи, рассматривая картинки. Изредка она бросала взгляд на Таньку, та сидела, как еë посадили. «Да, власть. Власть... Зачем она мне нужна? В чëм кайф этого положения? Ты человека превращаешь в тряпку. Но она же должна быть ею. У неë же нет ни воли, ни желаний... В туалет захотелось... Один рассказ где-то читала... Там так было...— Госпожа снова представила ситуацию и, ухмыльнувшись, подумала:— У меня что-то переключилось! Может, еë взять? Пусть она посмотрит, а заодно вместо салфетки можно будет... Ох, какая я извращенка стала! Да, но у меня есть оправдание: я сама хочу... этого... в том смысле, что сама хочу попробовать».

—Пойдëм со мной,— приказала она Таньке.

Госпожа поднялась с кровати, сладко потянулась, и пошла, грациозно виляя попкой. Танька встала и поплелась следом, она не понимала, зачем Госпоже понадобилось брать еë с собой? Но приказы не обсуждаются. В туалете Таньке стало даже как-то не по себе. Она видит такую картину... «Госпожа... Зачем?.. При мне...»

—Я подумала, зачем мне салфетка, когда есть ты,— улыбнулась Госпожа.— Ты сейчас... там... досуха... Быстренько!

Танька передëрнулась от приказа, но покорно подошла, стала на колени, подползла поближе и стала вылизывать. Ей попало даже несколько последних солëных капелек, но она сглотнула их вместе со слюной. Она старалась... Она хотела, чтобы меньше было наказаний, чтобы можно было всегда заботиться о своей такой красивой Госпоже. Даже таким способом... Даже круче... Когда там было совсем сухо, она решилась... Госпожа непроизвольно выгнулась...

—Я тебе этого не разрешала! Сучка! У тебя ровно минута, через минуту ты у моих ног. Кстати, в туалет можешь ходить только по моему разрешению. Поняла?

—Да, Госпожа,— пролепетала Танька.

==========

Танька быстро сходила в туалет, и, выйдя в комнату, увидела, что Госпожа сидит на кровати... «Нога на ногу... А мне — у еë ног... Я что-то натворила? Я не помню, что я натворила»,— Танька упала на колени у ног Госпожи и быстро-быстро заговорила:

—Простите меня... Простите меня, Госпожа, я просто хотела...

—Ты не можешь ничего хотеть, кроме того, что хочу я! Как ты смеешь мне указывать! Стань в угол.

Когда Танька поднялась и сделала шаг по направлению к углу, Госпожа звонко шлëпнула еë по заднице. Танька не стала ни закрываться, ни вскрикивать, она даже приостановилась на секунду. Вдруг Госпожа ещë захочет ударить? Но, не дождавшись, покорно стала на колени, упëрлась в угол головой, руки по швам, ягодицы непроизвольно подрагивали. Танька стояла в углу и размышляла, за что сейчас она наказана? Ни за что. Выходит, только за то, что осмелилась поцеловать там. Когда еë не просили, не требовали — за инициативу. Госпоже ведь понравилось, и только за это Танька была наказана. Выходит, она вызывает раздражение Госпожи. «А как можно дружить с тем, кто тебя раздражает? Никак. И это плохо. Я еë стала бояться. Она зашла уже далеко, а я придумать ничего не могу, не могу ей подсказать. Но ведь она несëт ответственность, а не я. А я только добиваюсь издевательств и мучений... И всë?.. А дальше куда? Что может быть дальше? Куда я еë заведу? С еë неопытностью и с моим безразличием ко всему этому... Надо собраться! Надо. Но что я должна сделать? Как ей помочь?»

Госпожа смотрела на то, что находилось в углу, и не могла избавиться от раздвоенности. Вот эта подрагивающая попочка, когда-то давным-давно любимая, которую хотелось только ласкать и целовать, сейчас еë раздражала, потому что она принадлежала Таньке. «А Танькину можно ласкать только ремешком, чтобы оставались красные полосы, чтобы до крови! До плача и скрежета зубовного... Или поцеловать?.. Просить прощения. Но она мне запретила... ОНА??? Рабыня!!??? Да, выходит так. Это еë условие, что за каждое моë “прости”, она должна быть наказана.

Наверное, причина не в ней, а во мне. Мои две сущности: я сама и эта моя Госпожа не могут между собой договориться. От Госпожи требуется проявление власти в любом виде, а я сама этому сопротивляюсь, потому что боюсь... Боюсь обидеть рабыню, боюсь убить человека в себе — это ещë страшнее. Чем дальше, тем меньше мне моя Госпожа нравится. Я скоро вообще перестану уважать себя. А она своим рассказом, даже если он придуман, потребовала от меня ещë большей власти. Потому что, если та еë предыдущая Госпожа могла позволить себе творить с нею что угодно, по крайней мере, больше чем я раз в десять, то мне она может позволить ещë в десять раз больше, чем той... Так? Но это вообще невыносимо! Что же делать, что придумать? Как это всë прекратить?

Всë! Что это я распустилась?! Надо продолжать, надо попытаться дойти до конца, иначе я не смогу освободиться от неë никогда. Хватит ныть!

Как же раздражает меня эта наглая Танькина задница! И что бы настоящая Госпожа при таких условиях сделала бы? Выпорола и трахнула... Изнасиловать бы, чтобы не была такой наглой, и такой похожей... Но не мужика же звать... Поэтому придëтся самой. Но чем? Пойду на обед, обязательно поищу».

Госпожа была рассержена на то, что и в унижении Танька пыталась найти кайф. Но ведь и она сама хотела того же. «А слизывать капельки и глотать — это как? Как это называется? А ей понравилось!? Ладно, в следующий раз я еë вместо унитаза использую, чтобы знала... Пусть, если это ей так нравится!

Да, кстати, теперь она не может без меня даже в туалет сходить, но это еë трудности! А круто я придумала с ошейником! Он ей очень идëт. А у меня спрашивали, большая у меня собака? Вот какая большая и наглая жопа... А если еë поводком стегануть? Круто будет! Но за что? За что-нибудь. За ту напускную покорность — она же не хотела мне подчиняться... А за то, что передëрнулась в туалете? В следующий раз придëтся мне наказать именно за это. Это же дерзость, так смотреть на меня! Или сопротивляться моим приказам... Ей не надоело там стоять?»

Госпоже понадобился формальный повод... Может быть, он и появится. Мало наказать, нужно и поиздеваться...

—Танька, иди сюда! У меня есть сорок минут до обеда. Ты мне сделаешь педикюр. Возьми на тумбочке набор... И быстренько,— Госпожа плюхнулась на кровать и, согнув одну ногу, предоставила поле деятельности.

Танька, захватив маникюрный набор, расположилась на поджатых ногах перед кроватью, и приступила к обработке ногтей: подстригла, срезала заусеницы, пилочкой подровняла. Она очень старалась. Главное, хотелось как можно лучше. Так, вторую ногу... Танька обработала все пальчики и в ужасе остановилась... Какой лак?.. Она не слышала, какой лак!!! Она не сможет закончить!!! Она медленно поднимала глаза, стараясь не встретиться с глазами Госпожи, поэтому упëрлась взглядом туда — ей между ножек. Как она хотела туда, как она хотела, чтобы ей было позволено или даже приказано там полизать, поцеловать. В награду ли, в наказание... Но надо продолжать работу, а она не знает как... И это было ужасно. Как спросить? Ведь любое еë решение будет неправильным! И как его найти, это решение?

Госпожа, обратила внимание, что работа остановилась, а рабыня похотливо смотрит ей между ног.

—Ты закончила?— строго спросила она.

—А какой лак хочет Госпожа?

—Так я и знала, что ты дура! Розовый, какой ещë? А за твоë нерадивое отношение к работе тебе полагается наказание — пять ударов. Наказание сейчас же. Немедленно! Ложись на край кровати — пороть буду!

Танька поняла, что Госпожа просто бесится из-за того, что не может найти повод, чтобы наказать еë, свою рабыню. «Хотя, зачем ей повод? Для морального оправдания, если я правильно понимаю». Танька расположилась, как потребовали, выставив вверх наглую задницу. Госпожа взяла поводок в руки, сложила вдвое и, подойдя к рабыне, ударила. Танька взвизгнула, попку прочертили две ровные полосы. Раз, два, три, четыре, пять...

Танька вскрикивала, плакала, но не жаловалась. Госпожа плакала тоже. От своего бессилия. От необходимости причинять Ей боль, от необходимости и неотвратимости наказания для Таньки. Поэтому, не говоря ни слова, она всыпала ещë семь ударов за свои слëзы. Когда наносила последние, Танька уже молчала, она только дëргала задницей, такой ровно полосатой. Госпожа, отбросив поводок, стала бить рукой поперëк полос, ей хотелось закрасить свой позор... Она случайно попала по промежности, и Танька кончила сильно, как никогда. «Потекла»,— и удовлетворëнно, и раздосадованно подумала Госпожа. Ещë удар, даже посильней, и снова туда же — уже вся рука мокрая. Теперь по заднице... Ещë оргазм!

Госпожа сухой рукой вытерла свои слëзы, чтобы Танька не увидела их:

—Вставай,— и протянула ей руки:— Целуй!

—Спасибо, Госпожа! Простите меня... Спасибо, за урок,— Танька искренне целовала руки Госпожи, выказывая и желание, и уважение.

—Я сейчас иду на обед, потом схожу на пляж или ещë куда-нибудь, а ты посидишь здесь. Обед ты не заработала. Но не на коленях же тебе весь день стоять — некрасиво смотрится.

Она прикрепила поводок к ошейнику, посмотрела, куда бы привязать рабыню. Потом подумала, что и этого будет мало. Надела наручники, застегнув их так, чтобы руки были за спиной. Подвела к батарее:

—На корточки!

Танька присела. Госпожа привязала еë так, чтобы голова была немного притянута к батарее. Прикинула, не упадет ли? «Может, если не выдержит. Ох, опасно... Очень опасно. Какая же я противная! Но... ладно... Так положено!»

—Я пошла, не вздумай отвязываться — убью. Ну-ка, закрой глаза!

Пока Госпожа надевала шорты, чтобы идти на обед, она посматривала за рабыней. Еë интересовал сейчас только один вопрос: выдержит ли та? Должна бы...

—Можешь открывать. Я пошла. Смотри — без фокусов. Дверь запирать не буду.

==========

Танька поняла безвыходность положения. Вот он, самый крайний случай. Да, если еë Госпожа ушла надолго, она теперь даже не предполагает, что делать. Угроза жизни, реальная! Она попробовала прислониться к стене... Слава Богу, получилось, опасность уменьшилась. Задница болела, сильно еë Госпожа выпорола, особенно в последний раз. «Но три таких оргазма... Это что-то! Так, а если еë не будет хоть пару часов? Это же ужас! И она меня голодной оставила. Я еë не прощу...— Танька встрепенулась, поводок дëрнул за шею. Она начала на себя наезжать:— Чего-чего? Что я сказала? Нет... прошу прощения. Нет... я еë уже простила. Я не имею права даже так думать! И я должна ей в этом признаться. Я же не боюсь еë, а только стараюсь показать, что мне страшно и тащусь от своего положения, от доброты моей Госпожи и еë неопытности. А она чувствует это, теряется, загоняется и ломается. Я бы тоже сломалась. Представляю, как ей тяжело, бедненькой моей Госпоже. Поэтому и била больше в два раза: значит, снова сама себя наказывала. А я не смогла полностью подчиниться. Выходит, не могу понять, что только от меня зависит то, что она будет со мной делать. А она чувствует это и тоже не может. А вдруг условие прекращения невыполнимое? Тогда это продлится до самого конца жизни. И я останусь еë вечной рабыней... А я хочу этого? Да, наверное... Но я и есть недостойная рабыня моей Госпожи. Как бы она ко мне ни относилась, ведь это я заставляю еë мучить себя, я, и никто другой. Солнышко, прости меня! Я только твоя... нет, ВАША! Я — РАБЫНЯ... — и никто больше.

Всë, я должна еë бояться — она приказала, я должна во всëм повиноваться с радостью, не дай Бог, она заметит, что притворяюсь. Тогда она не сможет даже почувствовать себя Госпожой, настоящей Госпожой! Я всë решила! Мурашки и истома пробежали по всему телу от головы до самых ступней... Потом я чуть шевельнулась, битая задница дала о себе знать, и снова ужас и мурашки страха теперь снизу вверх... Точно, я — рабыня! Хотя бы до ночи дождаться, а там, может быть, что и получится, когда темно, когда глаз не видно, то может быть... Или нет, нельзя одновременно бояться человека и уважать его. А я еë уважаю? Да, конечно, даже больше — я еë люблю! Но помочь не могу. Потому что я — бестолковая Танька. И она меня, в конце концов, убьëт. И я даже не боюсь этого, потому что я — дура... абсолютная. И не имею права на жизнь».

==========

Тем временем Госпожа, оставшись одна таким зверским способом, быстро перекусила, купила бутербродов и вышла на улицу. Да, был ещë неприятный момент. За столом с еë появлением воцарилось молчание, супружеская пара поглядывала на пустовавшее место, казалось, требовала объяснений, но Госпожа не хотела ни видеть, ни воспринимать этих немых вопросов. Она была слишком занята и сосредоточена, чтобы отвлекаться на такие пустяки, поэтому быстро пообедала и смылась, так и не проронив ни слова.

Быстрее, быстрее! Она просто хотела купить... Но увидела остановку и подходящий к ней автобус. «Сейчас бы сесть на него и махнуть в Новороссийск. Час туда, час обратно, и там можно будет пошляться не меньше часа». И избавиться от этого дурацкого состояния, в которое она вогналась, купив себе рабыню. Бежать! Она уже было направилась быстрым шагом к остановке, но вдруг еë как что-то ударило. Она вспомнила, от чего бежит, то есть от кого. Нет, не от неë надо бежать, не от Таньки, а от себя! А от себя никуда не убежишь. Сколько низменных инстинктов дремало в ней, пока все не проявились в полной мере, в ясном свете. «Ни в коем случае. Назад! Тоже мне Госпожа! Жалкая безвольная личность! Я должна сделать то, что собралась, чего бы мне это ни стоило».

Поэтому она развернулась, зашла в специализированный магазин, купила то, что хотела... «Фаллоимитатор... Довольно большой... Но, какой был. Да, какая разница, пойдëт. Вот тебе и мужская роль — насиловать жену — выходит, так. Потому что уже достала. Не подчиняется — хочется бить, подчиняется — хочется бить ещë больше, потому что противно. И я сама себе — тоже противна. У самой мурашки бегут, как подумаю, что это ей придëтся туда засунуть, туда же только пальчик и то с трудом входит. Туда мне, по крайней мере, ещë не удалось быть изнасилованной. Так выходит, этого хочу я? Так выходит? Кошмар! Я сама боюсь, поэтому заставляю себя сделать это с нею. Или мне это нужно, чтобы понять, что я теряю, когда хочу лишиться мужчины. Я же от них отказалась, связавшись с Нею. Ну, зачем я такая?.. Ладно, потому что я Госпожа... Хоть и сраная, но настоящая. По крайней мере, для рабыни, для Таньки. Какая же я мерзкая стала»,— Госпожа сама себя уже ненавидела. Будь она на месте рабыни, то сбежала бы. «Или нет? Кто его знает, сбежать тяжело, наручники, ошейник... Не дай Бог, что с ней случится, я себя не прощу!»

Не прошло и получаса, как она неслышно вошла в свой номер. Танька сидела так же, как еë посадили, даже поза ничуть не сменилась. И глаза, глядящие в пол, как будто она всë время была под присмотром. «Что ж, прекрасно! Возвращаемся снова, и надо войти так, чтобы не испугать»,— Госпожа вышла за дверь и, открывая еë, громко крикнула с порога:

—Таня, я пришла.

Рабыня с облегчением вздохнула и, потупив глаза, ждала свою Госпожу. Та подошла к ней и, удовлетворившись видом рабыни, отвязала еë, сняла наручники.

—Я передумала идти на пляж,— сообщила она для порядка, хотя для себя подумала, что непонятно зачем ей оправдываться перед Танькой.— Иди, раздень меня!

Танька понимала, что сейчас должна получить награду за своë примерное поведение. А как с теми мыслями? Надо доложить, обязательно, даже лишившись награды. Она заплакала, подойдя к Госпоже. По-другому она никак не могла привлечь внимание. Она раздевала и плакала потихоньку.

—Ты чего? Что случилось?— Госпожа нервничала, ничего же не произошло. Чего она?

—Я не могу не доложить, что когда Вас не было, я ругала свою Госпожу, я затаила злобу за то, что осталась голодной, что так сильно была ни за что наказана. Хотя я не имею права судить Госпожу. Я очень виновата перед Вами и теперь должна быть строго наказана,— Танька раскаивалась. Она от чистого сердца горевала, что лишает себя награды, требуя сурового наказания.

Госпожа подняла еë за подбородок, посмотрела в глаза и испугалась. Там всë было именно так, как Танька сказала: и раскаяние за те мысли, и истинная покорность рабыни, у которой даже наедине с собой не может быть такого. Но это были не Еë глаза... Это была совсем не Она... Это Танька. Рабыня! Настоящая!! Какой кошмар!!! У Госпожи страх пополз по телу, она испугалась.

—Я тебя прощаю на первый раз,— сказала Госпожа не своим голосом, она волновалась.— Чтобы этого больше не повторялось! Поняла?— она строго посмотрела на рабыню.

—Я не заслужила этого, моя Госпожа слишком великодушна ко мне.

—Я бы хотела... Я сейчас лягу, а ты меня будешь целовать от сих,— она показала пупок,— и до сих,— указав на коленки.— Понятно?

—Да, Госпожа,— решиться ещë раз напомнить о незаслуженном прощении, даже поблагодарив за это, она не могла.

Госпожа легла на живот, раскинув ноги. Танька выцеловывала все места, она старалась, чтобы ни один миллиметр тела не остался без еë внимания. Чтобы везде было чисто, чисто-чисто! Госпожа вздрагивала от возбуждения. А Танька чуть не кончила, но сдержалась. Она была так благодарна за прощение, что теперь не могла больше ни о чëм думать, как только доставить Госпоже, а не себе, наслаждение. Госпожа перевернулась. Здесь эрогенных зон гораздо больше, и Танькина задача упрощалась. Она как бы невзначай проводила между губками Госпожи языком или ласково там целовала и добилась своей цели — Госпожа кончила... Потом, сколько Танька ни старалась, как только она ни ласкала, ни целовала — больше не получалось. Госпоже что-то жутко мешало. Наконец она, обессиленная, сказала:

—Достаточно. Я хочу отдохнуть,— но только Танька собралась встать, чтобы идти на своë место, предложила:— Ложись здесь, у моих ног, отдохни тоже.

Счастью в глазах Таньки не было предела, это даже из-под опущенных ресниц было видно. «Так,— думала Госпожа,— полежу, отдохну, а там по полной программе». Одну ногу она поставила на грудь Тане, а другой забралась той между ног, пытаясь ввести большой палец ноги во влагалище. Танька, как могла, помогала этому, она даже не делала удивлëнное лицо, она воспринимала всë как должное.

Госпожа пошевелила одной ногой, придвинув почти к голове Таньки, та подняла подбородок, предоставив возможность наступить на шею. У неë больше не было притворной покорности, не было и своего предложения. Госпожу это удивило. Она подвинула ногу к самым губам Тани, та принялась еë облизывать. Она брала легонько большой палец в рот, посасывала, обводила своим языком вокруг него. Потом, перешла к следующему пальчику, потом следующему, пока не закончились. И по новому кругу. Госпожа убрала ногу сначала от лица, потом и между ног.

—Ты есть хочешь?

—У меня нет других желаний, кроме желаний Госпожи.

—А в туалет?

—У меня нет других желаний, кроме желаний Госпожи.

Госпожа встала, оделась. Танька поднялась за ней, постояла несколько секунд и, не услышав новых приказаний, покорно пошла на своë место возле кресла. Только она уселась, Госпожа стала внимательно смотреть на неë. «Никаких эмоций, никаких желаний в этих глазах, в этой позе. Вещь под полным управлением. Сейчас можно заставить еë сутки стоять на одной ноге, и она будет стоять, пока не упадëт. А зачем мне, чтобы она падала? Незачем. Она мне нужна для забавы и для развлечений. Понятно. Пора!»

—Сходи в туалет.

Танька встала и пошла, через две минуты она вернулась расстроенная.

—Что случилось?

—Я не смогла выполнить Ваш приказ, Госпожа,— она пошла к батарее, отвязала поводок, принесла и подала его.

Госпожа в раздражении бросила его на пол. Танька зарыдала в голос. Она не могла придумать, что ей делать, как угадать мысли Госпожи, чтобы угодить, поэтому она только ждала и ревела.

—Успокойся.

Танька, прерывая рыдания, сказала с готовностью:

—Да, Госпожа,— и впрямь стала успокаиваться.

—Так ты меня боишься?

—Да, Госпожа.

—А ещë кого или чего боишься?

—Как скажете, Госпожа.

—Я сейчас тебя изнасилую.

Танька сжалась в ожидании неизвестных ощущений:— «Вот ещë чего добилась»,— по еë телу пробежала крупная дрожь. Госпожа чуть было не оставила эту затею, ей показалось, что то, что она задумала, было равносильно издевательству над маленьким больным котëнком. Но всë уже готово, и назад пути нет. Госпожа взяла Таньку и швырнула на кровать, руки рабыни закованы в наручники и сразу же зацеплены за грядушку. Госпожа взяла Танькину ногу и привязала чулком к краю той же грядушки, вторую — к другому краю. Глаза у Таньки закрыты. Чего-то не хватает. Если насиловать, значит, кричать будет. Госпожа сняла свои трусы, скомкала их и, заставив открыть рот, всунула их туда в виде кляпа. Пояснив:

—Чтоб не орала.

Подготовительные работы закончены. Теперь — пора! Госпожа достала из пакета фаллоимитатор, приставила его к дырочке... Она такая малюсенькая, что он туда при всëм желании не мог войти, потолкалась — не получается. Танька пыталась помочь Госпоже. Зачем? Да затем, что еë Госпожа не может сделать то, что захотела. Кошмар, но это же не изнасилование, а чëрти-чë! Госпожа вставила его во влагалище, куда влез значительно легче, и пошла искать крем. Отыскала, возвратилась. Глаза закрыты, из них текут слëзы. Какой ужас! Что делать? Смазала кремом задний проход, попыталась всунуть один палец — вошëл, два — тоже. Оставила в покое на минутку, пока смазывала имитатор, снова попыталась вставить. А сама наблюдает за Танькой. Госпожа приказала:

—Глаза открой!

Глаза... Глаза, от которых хотелось бежать! В них и ужас, и готовность... Смирение и страх...

Танька увидела жуткую картину — перед еë глазами с одной стороны стояла еë любимая страшная Госпожа, а с другой — нависший почти над самым лицом еë собственный таз, готовый для изнасилования. Во рту — трусики, трусики Госпожи — ей ли не знать этот вкус и запах.

—Смотри в глаза, не дай Бог, отведëшь,— как будто из другого мира доносится до Таньки голос Госпожи.

Закруглëнный конец стал тыкаться в дырочку. Не получается! Внутри всë сжалось, от страха и ожидания... Резкий удар рукой по битой заднице. Сильнейшая боль. Мышцы напряглись, но только они чуть расслабились, Госпожа нажала почти изо всей силы — боль стала ещë сильнее — он там. Очень глубоко, очень резко и очень больно. Всë! Зубы ещë сильнее стиснули трусы. Глаза Таньки округлились. Что там увидела Госпожа? Ужас, отражение боли, терпение, просьбу, мольбу — столько всего намешано. Но она даже стона не услышала. Госпожа с трудом втиснула его глубже, ещë глубже. Ощущение у Таньки не из лучших, казалось, что всë разрывалось там. Выражение лица Таньки приобрело стоический вид. Но постепенно мышцы привыкли, растянулись... Вытащила... Выражение глаз Таньки не изменилось. Только, может, появилось недоумение — типа, ну кто так насилует! Госпожа оторвалась от этих беспредельно несчастных плачущих глаз и увидела, что натворила: имитатор был в крови. Совсем немного, но это же — кровь! Еë КРОВЬ!!! Госпоже стало вдруг так стыдно, так больно! Что она выронила имитатор на пол, заплакала. Вытащила трусики изо рта рабыни, развязала колготки, сняла наручники...

«Нет, я больше так не смогу,— Госпожа сломалась. Слëзы градом текли сами собой.— Выходит, мне больнее, чем ей. Потому что это только моë желание, она согласна на всë! Она готова терпеть что угодно — она Танька. Это не изнасилование! Она же согласна». Госпожа, уже не стесняясь, ревела, развязывая свою Таньку. Та тоже плакала, не так громко, но так же безутешно, закрыв самовольно глазки, чтобы не видеть позора своей Госпожи.

Госпожа развязывала и целовала еë, хотела просить прощения, но прощение просить нельзя — дальше издеваться уже некуда! Поэтому только молча целовала еë, Танькины, глазки, еë губки, еë ножки, еë битую и насилованную попку.

==========

Когда Танька была освобождена ото всех пут, Госпожа сползла на пол — и ревела, как тогда Танька — от своего бессилия. «Не смогу я этого никогда сделать — никогда. Нет в этом удовольствия! Никакого! В том чтобы мучить. Я перешла ту грань, которую могла позволить себе с Танькой, но сломалась раньше. Я не смогла быть Госпожой. Не смогла!!! Почему я должна мучить еë? Почему?!! Может, я смогу иначе, я могу переменить правила? Ведь это она может всë! Она может всë, даже то, что не могу я. Стоит только мне захотеть.

А что она делает? Лежит и тоже тихо ревëт. Итак, мне не нужно еë изнасилование, мне нужно чтобы мою жопу трахнули. И она еë трахнет! Никуда не денется. А сначала выпорет. У неë нет выбора»,— Госпожа, не поднимаясь с колен, подползла к кровати, она стала целовать ножки своей рабыни. Танька в ужасе хотела убрать ноги, но Госпожа удержала их, крепко обняв. Танька чувствовала, как на еë ноги падают слëзы Госпожи. Это было больнее, чем от ремешка.

—Ты меня сейчас привяжешь и выпорешь,— безапелляционно заявила Госпожа, когда немного успокоилась, и на мгновение перестала целовать.

—Госпожа, я прошу Вас... не надо... пожалуйста... я не смогу... Пожалуйста...— Танька с трудом поднималась с кровати, она плакала. Она сопротивлялась. Она даже подумать такого не могла, что ей придëтся...

—Ты не можешь отказаться,— предупредила Госпожа, и добавила:— И тебя ещë придëтся наказать.

—Я на всë готова, Госпожа,— Танька легла на кровать, готовая принять любое наказание, любую боль. Лишь бы не бить еë.

—Нет, я тебя бить не буду, извини. Ты мне кое-что расскажешь. И знаешь, о чëм?

Танька опешила. Она снова встала. Единственное, что было хуже того, чем заставить еë выпороть Госпожу — рассказать о прежней. Танька побледнела, она умоляюще посмотрела на свою Госпожу.

—А если я расскажу про неë, то не надо будет Вас потом...— Танька даже не смогла произнести это кощунственное слово.

—Надо, обязательно.

В душе Таньки творилось невообразимое... Значит, ещë слово... и ещë что-то такое... что ещë страшнее предыдущего... Госпожа, наконец, взглянула в еë глаза. Это было чересчур ужасно... То выражение глаз, когда Танька была насилованной, по сравнению с нынешним, было просто улыбкой... Такой боли, такого страдания Госпоже видеть не приходилось никогда. Но она, не отводя взгляда, добавила:

—И не только пороть, но ещë и...

Глаза совсем потухли... и только губы что-то неслышно шептали, может, кричали... и только через долгое-долгое время стали пробиваться первые звуки:

—Нет, Госпожа... Пожалуйста... Не надо...— причитала Танька.— Пожалуйста...

—Прекрати!— властно произнесла Госпожа, хотя и стояла на коленях.

Но рабыня, тоже стоявшая на коленях перед ней, замолчала и в знак согласия и покорности опустила глаза.

Госпожа продолжила:

—Но раз ты заговорила про неë, теперь ответишь на несколько вопросов. Она тебя часто била?

—Три раза.

—Розгами и прилюдно?

—Да...

—Это больнее, чем поводком?

—Да...

—А за что она тебя наказывала?

Танька вся сжалась ещë сильней и не отвечала, поэтому Госпожа сразу же сказала:

—Можешь не отвечать. И сколько ударов в первый раз?

—Пятьдесят...

Госпожа аж присвистнула. Выходит, те двенадцать — это вообще ничто, а надо было бы раз пятьсот, да розгами. Какой кошмар!

—Круто... Но теперь всë понятно. Значит, так, Таня, сейчас ты меня должна привязать к креслу... и семьдесят пять ударов поводком. Нормальных, человеческих ударов. Если будешь плохо бить, придëтся удвоить, потом утроить и так далее... Понимаешь?

Танька кивнула. Она понимала, что всë равно придëтся, несмотря ни на что, хотя ей это было совсем через силу. Она смотрела в глаза своей Госпоже... и одна только просьба: «НЕ НАДО!!!»

Госпожа тоже смотрела на неë. Нет, так не пойдëт. Надо по-другому:

—Танечка, милая, иди сюда, я тебя благословлю на это,— она взяла голову Тани, и поцеловала прямо в губы. Оторвавшись от них, она продолжила:— Я всë знаю. Я представляю как тебе... это... Но я прошу тебя, пожалуйста, ради меня, ради себя. Ты же умеешь, я знаю... Я прошу тебя, я приказываю тебе. У меня нет другого выхода. Я люблю тебя...

Танька уже смирилась. Госпожа ещë раз поцеловала в губы, сползла к ногам своей рабыни и стала целовать их.

—Госпожа, пожалуйста, встаньте! Не рвите мне сердце, я сейчас умру.

—Танечка, это моя последняя просьба, если ты этого не сделаешь — умру я,— Госпожа встала в кресло, опустила через спинку руки, раздвинула ноги, чтобы было ближе к ножкам, и сказала:— Привяжи... а поводок на полу... Пожалуйста...

Танька, душимая слезами, привязала свою Госпожу. Вот он — объект наказания, которого никогда не касалась ни розга, ни ремешок. Как страшно еë бить... И как это необходимо им обеим... Танька это поняла. Но ещë раз сказала:

—Простите меня, пожалуйста...

—Таня, милая, понимаешь, я даже не приказываю, я прошу тебя, пожалуйста! Этого хочу я... И ты сможешь... Я в тебя верю...

Удар резкий, сильный, как будто ожог, опалил задницу. Госпожа выгнулась, сжалась и взвыла... Второй, третий, четвертый, пятый... десять... Слëзы ручьями текли по щекам. С каждым разом боль всë нарастала. Казалось, сейчас Госпожа потеряет сознание. Но она, понимала, что это ещë не самое страшное...

Тут Танька остановилась, Госпожа спросила:

—Ты считаешь?

—Да. Вы расслабьтесь, легче будет,— позволила себе такую наглость Танька.

Но Госпожа отреагировала правильно, она услышала еë слова. Расслабилась и молча принимала удар за ударом. Танька била, била сильно! Как положено. Потому что за каждый плохой удар пришлось бы... ещë столько же, а это было бы слишком большое наказание для обеих... Уже пятьдесят... Вся задница исполосована вдоль и поперëк. Особенно рвали душу следы от сгиба поводка, оставлявшего на коже закруглëнные синяки. «Всë, теперь на пляж она больше не пойдëт. Зачем она так?!! Я же не хотела и сейчас не хочу. Чего она хочет? Только бы у неë получилось!»— рука устала от непомерной работы, а Танька от душевных страданий — ещë больше...

Госпожа молча плакала. Да, она захотела узнать, что же приятного в этой боли, но ничего не получалось, хоть убей. Оставалось только дотерпеть до конца. После небольшой передышки удары возобновились, но неожиданно закончились... «Всë??? А как же? Почему не получилось? Теперь что, насиловать? Или? Что она делает?»

А Танька, обливаясь слезами, не в силах больше смотреть на результаты своей деятельности, самовольно пошла к кровати, нашла крем и стала смазывать бугристую кожу битой попочки Госпожи. Она целовала, она смазывала рубцы, чтобы облегчить страдание. И тут произошло... Вот оно... еë Госпожа кончила. Именно от этой ласковой боли... Именно от этого! Госпожа прошептала сквозь слëзы:

—Спасибо тебе... Прости меня... Всë, Танечка, ты свободна...