Воспоминания И. Одоевцевой

«С восхищением живу!»

Месяц в Переделкино с Ириной Одоевцевой

Пятого и седьмого июля мы с переводчиком Николаем Буниным (в дальнейшем — Н.Б.), неоднократно бывавшем в Париже, посетили Ирину Владимировну в ее номере, чтобы, с ее согласия, записать разговор с нею. Мы принесли небольшой магнитофон, который не смог уловить некоторые слова Ирины Владимировны — да и говорила она порой не совсем внятно, а главное — слишком тихо. Несмотря на это, суть беседы была абсолютно ясной. Считая очень важным воспроизвести в точности разговорную речь Одоевцевой, даю слова курсивом.

Мы предложили тему: И.А. Бунин и Г.Н. Кузнецова; их роман и их разрыв.

—Всё вас интересует? — спросила Ирина Владимировна. Мы: — Да. Как это было? Расскажите, пожалуйста. 

—Ну, это всё можно прочитать, — произнесла она (мы давно уже «всё» прочитали), однако сразу же охотно приступила к рассказу, который мы не перебивали, если даже не все слышали, и удерживались от вопросов.

—Ее отец, кажется, стрелочник, был очень хороший семьянин. Она была замужем за присяжным поверенным Виктором Петровым, очень милым человечком, который ее очень любил... был он шофером... и старался очень для своей жены... И вот, было лето, и он уехал на дачу... <По-видимому, в это время Одоевцева и познакомилась с «Галиной».> ...И тут я ее пригрела, во-вторых, повела к парикмахеру, привела в парижский вид... <И вскоре — Ирина Владимировна не уточняет, при каких обстоятельствах — произошла встреча Галины Кузнецовой, будущей писательницы, с Буниным, и начались недоразумения в ее семье>, потому что она стала поздно приходить вечером... говорила: для меня это большое счастье, теперь я учусь... великий человек... И вот они (И.А. и В.Н. Бунины. - А. С.) пригласили ее жить с ними вместе, и с той поры они ста ли жить вместе... и куда бы они ни поехали, тут Вера Николаевна о ней заботилась, и он (Бунин. — А. С.) о ней заботился — Галина оказалась очень мирной, она сумела убедить, и он — и они вдвоем постарались <убедить окружающих в невинности их отношений>. Вера Николаевна <была> настолько наивна, что поверила, что действительно одна литература, больше ничего, и полюбила эту бедную Галину чрезвычайно, чрезвычайно... И Галина ее очень любила... Галина была такая, знаете простенькая, миленькая, очень красивые у ней глаза были... Она немножечко... заикалась— очень мило, очень мило... невинная провинциалочка — очень мило... Роковая женщина? Ничего подобного...

Да, тут еще Зуров появился... и тоже была трагедия, были страшные скандалы, настолько, что они с Буниным даже дрались... Вера Николаевна очень его защищала — и Зурова, и Галину... <Она сказала Одоевцевой:> «Знаете, я могу поклясться перед иконой, что мы с Яном друг другу никогда, даже в мыслях не изменяли».

Но — тут еще Нобелевская премия. Нобелевская премия, и все взволнованы, переживают — один хотел, другой хотел...бессонные ночи, волнения <Бунин> с ума сходил, и они пошли в кинематограф с Галиной. Это было 9 ноября 1933 г., в день, когда решался вопрос о присуждении Нобелевской премии; в «Грасском дневнике» Г.Н. Кузнецова пишет о том, как в кинематограф пришел Л. Зуров с этим известием> ищут, ищут — и он понял, что он получил премию.

(Надо сказать, что многое из того, что рассказывала Ирина Владимировна, мы знали: и из воспоминаний самого Бунина, и из «Грасского дневника» Г.Н. Кузнецовой, и из прелестной книги А. Бахраха «Бунин в халате», и из трехтомника «Устами Буниных» и т. д. Однако ничто не могло заменить живое обаяние рассказов Одоевцевой, их обезоруживающую искренность, первозданность — и домашность. Магия свидетеля, соучастника — да просто современника! Александр Бахрах испытывал временами почти священное чувство к Бунину оттого, что тот видел своими глазами Толстого и Чехова; примерно с теми же чувствами внимали мы Ирине Владимировне. Я не говорю уже о том, что знала и помнила она неизмеримо больше того, что мы читали — о том же Иване Алексеевиче...)

Она продолжает:

— Получил премию... Те минуты....он мне рассказывал, что в те минуты — что шесть минут он был счастлив... Но потом счастья она ему не принесла..

Ирина Владимировна так была уверена в этом (что она имела в виду, я скажу позже), что допустила в беседе невольный домысел.

—Обыкновенно нобелевские лауреаты, —сказала она, — сидят себе тихонько дома, и потом получаются и деньги. Он же <Бунин. — А. С.> решил съездить, что было, конечно, весьма дорого и вообще никому не нужно...

<Ирина Владимировна рассказывает об Андрее Седых:> ...очаровательный человечек; поехал с Буниным в Стокгольм в виде секретаря; сделали вид, что Галина — подруга Цвибака — две семьи поехали...

<Рассказывает, как счастлива была Вера Николаевна — шведский король ей> ручки целовал, ему <Бунину> кланялся Ну, восторги были полные, поехали домой.

<Потом Ирина Владимировна говорила о том, как после Нобелевской премии> образовался крепостной балет Бунина: Галина, Зуров, Рощин <о котором, единственном, вспоминала недоброжелательно>. Знаете, обыкновенный крепостной балет. <И в третий раз повторила эти слова.>

Мне захотелось услышать историю о том, как Галина Кузнецова оставила Бунина и ушла от него к М.А. Степун — «Марге», с которой и прожила всю остальную жизнь. (Тема эта все еще была у нас полузапретной.)

<На обратном пути из Стокгольма, рассказала Ирина Владимировна, все четверо прибыли в Германию; немецкого языка никто, кроме Цвибака, не знал. Галина простудилась — из-за чего, по-видимому, пришлось задержаться у Ф. Степуна, к которому заехали по дороге.>

Степун был писатель, у него была сестра, сестра была певица, известная певица — и отчаянная лесбиянка. Заехали. И вот тут-то и случилась трагедия. Галина влюбилась страшно — бедная Галина... выпьет рюмочку — слеза катится: «Разве мы, женщины, властны над своей судьбой?..» Степун властная была, и Галина не могла устоять...

О всех перипетиях этой истории, с наездами и отъездами Марги, метаниями Галины (которая окончательно покинула дом Буниных лишь в 1942 году) Ирина Владимировна не распространялась, а давала как бы отдельные «штрихи».

<На вилле в Грассе подруги жили отдельно, в верхних комнатах> ходили только в своем садике... Степун запретила им <Бунину и Галине> даже видеться — хотя они жили на счет, конечно, Бунина, и все, — но ходить <к нему> - только тогда, когда надо было за деньгами: Галина могла пойти и получить деньги — это Степун разрешала, а кроме того — ничего... Все это было, конечно (она не договорила)... <Бунин говорил, что дал ей пятьдесят тысяч>, а Галина мне говорила: «Ириночка, он мне дал только двадцать пять тысяч» — и я верю... Он ее страшно любил и ужасно долго, по-настоящему страдал...

<Наконец ее отъезд был решен бесповоротно. Она> так попала под влияние Степун, что не могла лишний час остаться... Бедная Вера Николаевна ее целовала, обнимала...

Конечно, Бунин страшно обозлился, сломал несколько стульев, ну, этим дело и кончилось: она все-таки уехала.

До конца жизни своей Степун ее держала в лапках... они поступили на службу и жили довольно прилично... все было хорошо.

Ирина Владимировна никого не судила. Только жалела. «Бедный Бунин». «Бедная Вера Николаевна». «Бедная Галина»...

Поездка в Стокгольм оказалась роковой. Потому-то Ирина Владимировна и сказала, что счастья Нобелевская премия Бунину не принесла...

(страницы главы из книги Анны Саакянц «Только ли о Марине Цветаевой?», «Аграф», Москва, 2002 )

Следующее

Источник: Анна Саакянц