Ольга Курбская

Шесть минут счастья Ивана Бунина

Предисловие-2003

«Шести минутам счастья» на самом деле уже два года, почти столько же, сколько кинофильму «Дневник его жены».

Почему-то мне кажется не иронией, а предвидением судьбы то, что «минуты» эти увидят свет только сейчас.

Случилось так, что фильм «Дневник его жены», вопреки собственным ожиданиям, ибо я поклонница «немемуарных» картин, стал моей настольной видеокассетой. Невзирая на попреки «желтизной» и конъюктурщиной, не совсем, кстати, беспочвенные. Невзирая и на то, что облик «падшего ангела» (смешно звучит, ведь Галине Кузнецовой в момент искушения Маргой Степун было 33 полновесных года) в трактовке Учителя рядом не стоял с висконтиевским Тадзио, и не только по возрастному критерию.

И тем не менее, рука, как говорится, не дрогнет, сопоставляя «Смерть в Венеции» и «Дневник его жены» по критерию правды. О запретной и абсолютно счастливой любви.

Согласитесь, что для кинематографа она, любовь «нетрадиционная», а уж тем паче созидательная — редкость, в особенности для отечественного кино, где «Дневник» вообще-то пионер, не считать же, в самом деле, попытку тюремно-лесбийской истерики Ирины Апексимовой из «Клетки».

(Об отечественной шоу-любви, как то: «псевдолесбонимфетках» «Тату» и даже о пронзительной Земфире говорить намеренно не буду, настолько далеки они от... кинематографа, не от народа, конечно.)

Гимн «Дневнику» зиждется на полной, как мне кажется, адекватности решения Учителя событиям 70-летней давности и — если честно — на личной моей неприязни к михалковскому «Сибирскому цирюльнику», появившемуся на киноэкранах приблизительно в это же время. (До сих пор удивляюсь, как смог  русский режиссер на русскую же тему снять нерусский фильм.)

На мой взгляд, именно «Дневник» занял ту нишу, которую называют национальным кино. (Об этом ниже.)

Что до адекватности, то мерилом ее в ту пору была беседа известной «цветаеведши» Анны Саакянц с автором прекрасных мемуаров «На берегах Невы» и «На берегах Сены» Ириной Одоевцевой. Кстати, именно в книге «На берегах Сены» я нашла замечательное слово, определяющее состояние влюбленной в Маргу Галины, — «трепых». Как точно! И ведь именно это состояние играла Ольга Будина на протяжении фильма, более того, та самая пресловутая стервозность Галины имеет корни в природном женском «трепыхе». Бог мой, она так невинна, так «наигранно-наивна» (Бахрах — очень верно! — о «Грасском дневнике»), что ничего нельзя поставить ей в вину. Единственное, чем польстили Учитель со Смирновой Галине Кузнецовой — тем, что утвердили на роль красавицу Будину, последняя муза Бунина в реальности была далеко не так хороша.

«Устные» мемуары Одоевцевой привлекают своей раскованностью, — чего стоит, например, фраза о Марге — «отчаянная лесбиянка», — и качеством хорошей доброй сплетни. Читать о грасской истории щекочуще-приятно, все мы, хотя бы чуточку, сплетники и словам Одоевцевой внимаем с упоением. Но, увы, не всегда можно — именно фактографически, а не «эмоционально», — им доверять. Так, Ирина Владимировна утверждала, что обладает исключительной памятью, но в книге Саакянц есть по меньшей мере два «прокола». Первый — мелкий, Одоевцева называет мужа Кузнецовой Виктором, на самом же деле он Дмитрий, «Дима-муж», читаем в «Грасском дневнике». Второй: в том же «Грасском дневнике» мы не найдем и следа близких дружеских отношений Одоевцевой и Кузнецовой (на чем Одоевцева настаивает). Единственная запись в «Дневнике» Кузнецовой, где Ирина Владимировна как-то упоминается, касаема книги Одоевцевой, которую она — «с милой надписью» — прислала Бунину. Возможно, со временем, во всяком случае, к моменту публикации «Грасского дневника», отношения двух литературных дам испортились, а, возможно, они существовали только в воображении Ирины Владимировны.

Тем не менее, атмосфера воспоминаний Одоевцевой так обаятельно-непринужденна, что хочется верить — так все и было.

Сам «Грасский дневник» я прочла много позже, и он лишь подтвердил — кинорешение Смирновой-Учителя было очень взвешенным и продуманным. Скажу еще, что «Дневник» написан блестящим литературным стилем, из-за одного этого его стоит прочесть. Любителей «клубнички» придется, правда, разочаровать: Галина Николаевна Кузнецова завершает «Грасский дневник» январем 1934 года, т.е. как раз моментом знакомства с Маргой Степун. Вернее, завершает публикацию «Дневника», — известно, что она далеко не полная, Галина Кузнецова не вынесла на суд читателей скандальную лав-стори и вообще основательно «саморедактировалась». Кто знает, быть может, нам суждено прочесть полную, «непричесанную» версию одного из лучших мемуаров, не побоюсь этого слова, в истории русской литературы.

Совсем недавно мне в руки попала книга некоего (стыдно признаться, совершенно мне не известного) Михаила Рощина, ученика Катаева. Отрывок из нее вы прочтете здесь же, на сайте «Покажи мне любовь». Это довольно смелая попытка беллетризованной биографии, в чем-то не совсем мне понятная («до кровотечений мучил проклятый геморрой» — Бунина во времена знакомства с Галиной — sic!) Но ни на грамм, тем не менее, не противоречащая концепции «Дневника его жены».

Читайте теперь о нем.

Кинопостфактум и видеоанонс-2001

«Нобелевская премия, и все взволнованы, переживают... бессонные ночи, волнения. Бунин с ума сходил... получил премию... Те минуты... он мне рассказывал, что в те минуты — что шесть минут он был счастлив... Но потом счастья она ему не принесла.» (Из беседы Анны Саакянц с Ириной Одоевцевой.)

Известие о том, что «Дневник его жены» американские кинокритики «прокатили», не допустив не то что до номинации — до соискания премии «Оскар», пришло почти одновременно с появлением картины на видеорынке.

Эти две новости — не как в анекдоте: одна плохая, другая хорошая. Скорее, они обе «хорошие», т.е. много о чем говорящие российскому зрителю.

Первое: наконец-то у нас появилось кино, претендующее на статус национального. «Дневник» — фильм глубоко и внутренне русский, не русацкий, как вполне голливудский (не парадокс) «Цирюльник». Тихий Грасс, отснятый в Крыму, и михалковские блинцы с икоркой соотносятся как Россия эмигрантская (подлинная) и Россия сарафанная (надуманная). Фантазию a la rus, исполненную масштабно, американцы, безусловно, премировали бы. Воспримем же неоскароносный «Дневник его жены» как своеобразное доказательство от противного и позабудем (хотя бы на время) о вечном нашем кинокризисе. Повод — есть.

Второе: фильм Учителя на видео мало что теряет в том самом легком бунинском дыхании, осязаемо пронизывающем все планы фильма — от крупного до сюжетного. Есть, правда, пугающая странность в том, что — всего лишь нажатием кнопки — можно заново пройтись по скрипучим полам грасской виллы «Жаннет», повторить изумительно-солнечную (с крупной свежей рыбой и грецкими орехами) сцену полупризнания Гурова Вере Николаевне, «остановить» пристальный светло-серый взгляд Марги. Возвращать невозвратимое, впрочем, уже не странность, это — надлом.

О последней любви Бунина нынче пишется и говорится немало: пресса точно с цепи сорвалась, стремясь компенсировать долгое умолчание запретной темы. История отношений нобелевского лауреата и Галины Кузнецовой (в фильме — Плотниковой), ее уход к «Марге» Степун (сестре Федора Степуна, известного русского философа) и практически вся прожитая с ней жизнь, страдания Леонида Зурова (в фильме — Гурова) в картине в фактическом смысле небезупречны. Вера Муромцева-Бунина, по свидетельству Одоевцевой, до конца была убеждена в невинности отношений мужа и Галины, любя последнюю — искренно. Марга Степун (Ковтун в «Дневнике») в реальности была не так уж принципиальна: Галина металась между ней и Буниным без малого девять лет, и только потом «они поступили на службу и жили довольно прилично», и «до конца жизни своей Степун ее держала в лапках» (Одоевцева). И Зуров с Буниным — даже дрались.

Корректура Алексея Учителя такова, что его истории веришь абсолютно. Фотографически точны не только лица (внутренний содрог — от точно сошедшего с титульного листа «Темных аллей» бунинского профиля Андрея Смирнова), фатально правдив самый дух русской эмиграции, которая жива, как сказал кто-то из значимых, только Набоковым. Нет, Сиринъ-Набоков из эмиграции — вышел и вырос, Бунин остался в ее «темных аллеях» навсегда. В хамоватом Але без труда узнается «Алешка» Толстой, уехавший в Советскую Россию за Сталинской премией. И даже разжалованные Буниным в таксисты русские генералы — не только дань его остроумию, но и горькая примета времени.

Ивана Алексеевича постигла канонизация, беда всех русских классиков и дело рук/перьев советской литкритики. А в «Дневнике», помимо почти что па де труа, оживший на экране Бунин произносит несколько неприличных слов. Фантазия Учителя? Вряд ли, все мемуары отличают редкостно злой «бытовой» язык Бунина. А вот наша невосприимчивость к «живому» Бунину (Пушкину, Толстому) — да. И что это, как не «большевистское скопчество», — неумение любить, физиологическое неприятие «истерик и толстых ляжек» (из разговора Бунина с Галиной) —? Оказывается, как много мы теряли, не видя в «Темных аллеях» лица Галины, тончайший оттиск которого не делает эти страницы сколь-либо плотскими, ведь Бунин, по свидетельству современников, был застенчив, и «аллейные» романы — фактически не его романы. В «Дневнике» Бунин мечтает написать о темной, преступной стороне любви, о ее изнанке-смысле, уже будучи автором «Темных аллей». Значит, считает Учитель, всего — не сказал. Значит (домысливаем), договорили, дописали так и оставшийся русским писателем Набоков и его советский наследник, беспутный автор «Эдички».

В фильме реально звучат два «темноаллейных» рассказа — «Месть» и (из лучших) — «Ворон». Последний Бунин читает собаке Вите (это один из слабых эпизодов «Дневника»), что почему-то дало повод говорить о тотальном одиночестве писателя как об идее фильма. Был ли Бунин одинок на самом деле? Не в большей и не в меньшей степени, чем любой крупный художник. Тем более, что одиночество Бунина все-таки рукотворное.

«Дневник его жены» — фильм женский по сути, не только номинально (дневник — ее), характеристика трех женщин, в чем-то «сделавших» великого писателя. Надо отдать должное блестящим актерским работам Андрея Смирнова и Евгения Миронова (Гуров), но не случайно лавина призов обрушилась именно на женские роли. На «Кинотавре» награду отдали Елене Морозовой (Марга), «Гранатовый браслет» вручили Галине Тюниной (Вера Муромцева). В ролях Тюниной видят «тайное мерцание Серебряного века», кроме того, образ Муромцевой очень драматургичен. Тюнина выстраивает свою роль «по прямой»: женщина, вызывающая у мужа только литературные ассоциации (в очках — «старый Тютчев»), обреченная «быть тенью», она — единственная — останется с «Яном» до конца. И дождется убийственного в своей сути признания: Бунин скажет Одоевцевой, что Вера — как рука, которую не замечаешь, но если отрубить руку... (В фильме этого нет, Бунин и Ирина Владимировна беседовали незадолго до смерти Бунина, но — подразумевается.) Другое — Марга. Всего лишь в нескольких эпизодах Морозова дает густой образ «отчаянной лесбиянки» (та же Одоевцева), томно-ироничной экс-певицы. Скучающая медленность, отстраненность Марги исчезают в сцене прощания с Буниным, где Марга нелицемерно просит у него прощения и целует потрясенного Бунина одним из тех поцелуев, которые не забываются. Марга — это утерянный архетип русской Сафо, имевший когда-то совершенное воплощение в большом поэте Софии Парнок. (Нынешние инакомыслящие — вот уж, действительно, арриведерчи, девочка с плейером.) Незаслуженно «обошли» Ольгу Будину — Галину Плотникову, «невинную провинциалочку», терзаемую совсем не провинциальными страстями. Галина Будиной абсолютно адекватна Галине в воспоминаниях Одоевцевой: «...такая, знаете, простенькая, миленькая, очень красивые у ней глаза были... Роковая женщина? Ничего подобного...» Видимо, все-таки роковая.

Утраченная гармония — во всем, режиссер ностальгирует бесспорно. Но, несмотря на это, «Дневник» не вариация на модную постмодернистскую тему, он абсолютно классичен и подчеркнуто предметен. Ибо надоела беспредметность. Вообще.

Два запомнившихся эпизода: Вера Николаевна из тусклого вороха столового серебра выгребает пистолет (чтобы пристрелить раздавленную автобусом Виту): орудие убийства в красивой женской руке. Еще: последний смех «его жены», переходящий в истерику, после слов «потом я умерла» — уже запредельный. Далее титры, под тоскливую русскую песню.

Счастья Ивану Бунину Нобелевская премия, точно, не принесла. Великие, как правило, не заслуживают света, и дай Бог, чтобы — покой.

Г.Н. Кузнецова умерла в Мюнхене в 1976 году.

В статье использованы материалы книги А. Саакянц «Спасибо Вам!» (Москва, Эллис Лак, 1998), глава «Месяц в Переделкино с Ириной Одоевцевой».

Источник: Личные заметки